гинко в один день уронило все листья. канареечно-желтые, они долго держались, трепеща, за прямое, как свечка, дерево. его пять ветвей вертикально молились небу, но видно что-то не сложилось там наверху, и одним туманным утром все эти канареечно-бумажные сердечки пали на холодный и мокрый асфальт. палисадник заштриховало густым слоем кадмия.
секвойя же ржавела долго. мягкой опавшей хвои было слишком много, и если бы не этот цвет, ходить по ней было бы даже приятно. но неумолимая коррозия игольчатых разъедала настроение, оно куксилось, расползаясь, и ястребок на ветке кукожился, кутаясь в крылья. я замечала эти обрывки никому не нужного, но зачем-то снятого фильма, замечала, коротко вынырнув из монотонной суеты, погружалась в нее снова. я училась жить без тебя.
вместе с одеждой я надевала на себя персонажей и механически следовала ожидаемым сценариям. на чем это все держалось неизвестно – внутри было поло и пусто. доволочь этот балаган до кровати вечером, закрыв все двери, скинуть его и вернуться к себе, к завывающей сквозняками черной дыре – таков был смысл. такова возможность перемочь.
пpoшла зима. балаган незаметно и постоянно наполнял пустоту, выстилал ее изнутри фантиками, и наполнял и выстилал, и замещал улетевшее, – так долго, что бесконечность сжалилась. появились звуки, слова. потихоньку стал возвращаться незатейливый смысл дурацких разговоров.
2015
